— Как обычно. Около половины девятого от дома отъехала машина. Муж любил сам разбирать почту, поэтому в контору уезжал рано. Через четверть часа ушел и его сын.

— У вашего мужа есть сын от первого брака?

— У нас у каждого по сыну, а у него еще и дочь, она замужем. Какое-то время молодые жили с нами, но потом переехали на набережную Пасси.

— Хорошо, очень хорошо… Ваш муж действительно отправился в контору?

— Да.

— Он приезжал на обед?

— Он почти всегда обедает в ресторане у Центрального рынка, рядом со своим офисом.

— И когда же вы забеспокоились?

— Вечером, часов в восемь.

— Значит, с утра тринадцатого января вы его больше не видели?

— Сразу после трех я позвонила ему и попросила прислать мне Жозефа с машиной: надо было сделать кое-какие покупки.

— Он отвечал вам нормально?

— Нормально.

— Не сказал, что задержится, не намекал на возможный отъезд?

— Нет.

— Просто вечером, в восемь, не вернулся к ужину, так?

— Так.

— И с тех пор не подавал никаких признаков жизни. В конторе его тоже не видели?

— Нет.

— В котором часу он уехал с улицы Монторгейль?

— Около шести. Он мне ничего не сказал, но я знала его привычку-перед возвращением домой заглянуть на улицу Монмартр в «Арку» выпить рюмочку портвейна.

— В тот вечер он тоже заходил туда?

— Не знаю, — с достоинством ответила она.

— Позвольте спросить, мадам, почему лишь сегодня, то есть только через три дня, вы решили заявить об исчезновении господина Монда?

— Я надеялась, что он вернется.

— Подобные отлучки уже были?

— Ни разу.

— А его никогда не вызывали внезапно по делам в провинцию?

— Никогда.

— И тем не менее вы ждали его целых три дня? Не отвечая, она пристально посмотрела на комиссара маленькими черными глазками.

— Вы, надеюсь, сообщили его дочери, которая, как вы сказали, замужем и живет на набережной Пасси?

— Она сама недавно явилась в дом и вела себя так, что мне пришлось выставить ее за дверь.

— Вы не ладите с падчерицей?

— Мы не видимся с ней. Во всяком случае, последние два года.

— Но ваш муж продолжал встречаться с ней?

— Она сама приходит к нему на работу, когда ей нужны деньги.

— Если я хорошо понимаю, ваша падчерица, нуждаясь в деньгах, отправлялась на улицу Монторгейль и просила их у отца. Кстати, он ей давал?

— Да.

— Там ей и сообщили, что господин Монд не появлялся, так?

— Возможно.

— И тогда она побежала на улицу Балю.

— Где собиралась забраться к нему в кабинет и все перерыть. — Вы догадываетесь, что она хотела найти? Молчание.

— В общем, если предположить, что господина Монда нет в живых, а это маловероятно…

— Почему?

— Повторяю, маловероятно, вопрос состоит в том, оставил ли он завещание. На каких условиях заключен ваш брак?

— На условиях раздельного владения имуществом. У меня свое состояние, дом на авеню Вилье.

— А что думает об исчезновении отца ваш пасынок?

— Ничего он не думает.

— Он до сих пор живет на улице Балю?

— Да.

— Ваш муж перед уходом не затевал ничего нового? Скажем, в делах. Для этого ведь нужен оборотный капитал.

— Кассир, господин Лорисс, имеет право подписи.

— Он нашел текущий счет в банке в порядке?

— Нет, напротив. Тринадцатого января, около шести вечера, муж зашел в банк.

— Но в это время банк должен быть уже закрыт.

— Для обычных клиентов — да, но не для него. Служащие работают долго, и он заходил через служебный вход. Муж снял со своего счета триста тысяч франков.

— Таким образом, на следующий день кассир оказался в затруднительном положении?

— Нет, не на следующий. В тот день у него не было крупных операций, и только вчера, когда для платежей потребовалась значительная сумма, он узнал о снятии денег.

— Если я правильно понимаю, ваш муж исчез, не оставив денег ни на свое предприятие, ни вам, ни детям?

— Не совсем так. Большая часть его состояния, в акциях и других ценных бумагах, находится в сейфе, в банке. Однако из сейфа он в последнее время ничего не брал, даже не спускался в хранилище, что и подтвердил мне директор. А ключ лежит дома, на своем месте, в маленьком ящичке письменного стола.

— У вас есть доверенность?

— Да.

— В таком случае… — начал комиссар с непроизвольным облегчением.

— Я заходила в банк: я ведь обещала нашему кассиру вернуть деньги на счет. В доступе к сейфу мне отказали под тем предлогом, что я не могу доказать в соответствии с формулой закона, жив ли мой муж.

Комиссар вздохнул и полез за сигарой. Он понял: это все.

— Итак, вы хотите, чтобы мы начали расследование.

Она только посмотрела на него еще раз, потом встала, вывернула шею и взглянула на часы.

Минутой позже она уже шла через приемную, где женщина в шали, клонясь влево под тяжестью ребенка на руках, униженно объясняла, что уже пять дней, с тех пор как за драку арестовали ее мужа, сидит без денег.

Когда г-жа Монд пересекла тротуар, окрашенный красным светом фонаря у полицейского участка и шофер Жозеф закрыл за ней дверцу машины, она назвала ему адрес своего поверенного, от которого уехала час назад и который теперь снова ждал ее.

Все, что она рассказала комиссару, было правдой, но детина порой является самой крупной ложью.

Г-н Монд проснулся в семь утра и тихо, не дав голодному воздуху проникнуть под одеяло, выскользнул из постели, где неподвижно лежала жена.

Так было всегда. Каждое утро он делал вид, будто думает, что она спит.

Он не зажигал лампу в изголовье и обходил просторную кровать в темноте, чуть тронутой тонкими полосками света, пробивающимися сквозь щели ставней. Босиком, со шлепанцами в руках. И тем не менее г-н Монд был уверен: стоит посмотреть на подушку — и он видит маленькие черные глаза жены.

Только в ванной он вздыхал полной грудью, открывал то отказа краны, включал электробритву.

Он был толстый, вернее, как говорится, крупный мужчина. Редкие светлые волосы, растрепанные по утрам, придавали его розовому лицу детское выражение.

Да и глаза, голубые глаза, пока он, бреясь, смотрелся в зеркало, выражали удивление, которое наводило на мысль о детстве. Казалось, просыпаясь по утрам, когда не чувствуешь возраста, г-н Монд удивлялся, увидев в зеркале мужчину зрелых лет, с выцветшими ресницами, короткими рыжеватыми усиками под крупным носом.

Натягивая кожу под бритвой, он гримасничал. Неизменно забывая о наполнявшейся ванне, бросался к кранам в тот момент, когда вода выплескивалась через край, и этот предательский шум доносился до г-жи Монд.

Кончив бриться, он с удовольствием, хоть и не без горечи, еще немного смотрел на себя, сожалея, что теперь он уже не толстый, когда-то искренний мальчишка, а давно — к чему ему никак не удавалось привыкнуть, зрелый мужчина, переваливший на вторую половину жизни.

В то утро в ванной он вспомнил, что сегодня ему исполнилось сорок восемь. И ничего другого. Ему сорок восемь. Скоро пятьдесят. Он чувствовал себя разбитым. В теплой воде он потянулся, чтобы снять мышечную усталость, накопившуюся за столько лет.

Он был почти готов, когда наверху зазвенел будильник: Ален, его сын, сейчас тоже встанет.

Г-н Монд кончил одеваться. В одежде он был весьма разборчив: любил костюмы без лишних складок, без пятен, мягкое прохладное белье и порой, на улице или у себя в кабинете, с удовольствием посматривал на свои начищенные до блеска ботинки.

Ему сорок восемь. Вспомнит ли об этом жена? А сын? А дочь? Никто, конечно, не вспомнит. Разве что г-н Дорисс, старик кассир, который был кассиром еще при его отце, скажет сокрушенно:

— Поздравляю вас, господин Норбер.

Он прошел через комнату, наклонился над кроватью, поцеловал жену в лоб.

— Тебе нужна машина?

— Утром нет. Если понадобится днем, я тебе позвоню.

Странный это был дом, единственный в мире для г-на Монда. Его приобрел дед, когда здание уже побывало в руках многих владельцев. И каждый внес столько изменений, что ни о каком плане теперь и речи не было.